Автопортрет
Потребовалось более полувека, чтобы по достоинству оценить его произведения. Мы обнаружили самые первую биографию Анатолия Зверева, которую еще при его жизни в 1968 году начал писать драматург и историк Андрей Амальрик. Она до сих пор читается на одном дыхании. Для полноты картины эта биография дополнена сведениями из только что вышедшей книжки «55 фактов о художнике Звереве, которые могут быть интересны всем».
Красивая девушка, боясь шелохнуться, сидит в кресле. Она знает, что художникам нужно позировать неподвижно. Но на этот раз она старается зря. Неряшливый тридцатипятитилетний мужчина, весь вымазанный в краске, за время сеанса ни разу даже не взглянул на нее. С искаженным от напряжения лицом он прямо из баночек льет на бумагу краску, лихорадочно размазывает ее клочком ваты и процарапывает линии ногтями. Через десять минут кисточкой или просто пальцем выводит подпись «А. Зверев», облегченно улыбается и вытирает лоб испачканной рукой. Портрет готов. «...Зверев не художник, его картины – это просто бред больного человека», – сказала о его живописи скульптор Екатерина Белашова, первый секретарь Правления Союза художников СССР. «Это китайский Домье!» – воскликнул знаменитый французский художник и поэт Жан Кокто, увидев рисунки Зверева. «Он способный человек, но у него нет ни школы, ни культуры», – считает Владимир Вейсберг, художник и теоретик, строгие полотна которого экспонируются как в Музее Гуггенхайма в Нью-Йорке, так и на многих официальных выставках в Москве. «Зверев талантливее всех нас», – возражает ему известный московский художник Дмитрий Краснопевцев.
Гений
По определению Канта, «гений – есть талант создавать то, для чего не может быть дано никакого определенного правила... следовательно, оригинальность должна быть первым свойством гения». Художнику Анатолию Звереву (1931-1986) было дано судьбой 55 лет, чтобы доказать это.
«Детули» «Садись, детуля, я тебя увековечу!», – таким было любимое обращение Зверева к прекрасным дамам, своим потенциальным моделям. В результате создавалась нескончаемая галерея женских образов, каждый из которых несет в себе не только реальные черты той или иной «детули», но также лучшие моменты зверевской импровизации. Широко известна история, когда одна из моделей, возмущенная недостаточным жизнеподобием ее портрета, возразила художнику: «Это – не я!». На что получила ответ: «Детуля, если тебя рисую я, значит, это ты!»
Детство
Детство Анатолия Зверева прошло на окраине Москвы, в крестьянской семье, после революции переехавшей из деревни в город. Отец получал пенсию как инвалид гражданской войны, мать работала уборщицей, детей было много, и семья жила очень трудно. Вот как описывает он сам атмосферу детства: «По мостовой, мимо колонок с водой, еще не одна останавливалась лошадь, где проезжали телеги с мукой и без муки... А на втором этаже деревянного дома, поношенного и разваленного, пелось: «Плыви, качаясь, лодочка...» Рисование было чуть ли не единственной радостью маленького Толи. «Я уцепился за карандаш и стал рисовать воробья, – вспоминает он, – и очень хотел, чтобы мне рисовали коня. Я стал копировать деревья, бабу и траву с картины – лубок висел как образ, мрачный и глухой».
А. Зверев за работой
Перформанс
Анатолий Зверев одним из первых в мире превратил создание произведение в артистическое действо – на глазах свидетелей происходило чудесное, спонтанное, неожиданное рождение образа.
Художественное образование
Если говорить формально, Зверев – недоучившийся любитель. Он занимался в студиях и мастерских, развивая свой дар, как это делали свободные художники XIX века. Но это только формально. «Любители – только те, кто плохо рисует», – говорил в таких случаях Эдуард Мане. Зверев к ним явно не относился.
Годы учебы
Серьезно изучать искусство живописи Зверев начал с пятнадцати лет, бросив среднюю школу. С 1946 по 1950 годы он учился в художественном ремесленном училище на Преображенке у Дмитрия Лопатникова. Он всегда вспоминает своего учителя с благодарностью, а время учения – как одно из самых радостных в жизни. «Надо дерзать!» – повторял Лопатников, и Зверев напряженно работал, овладевая профессиональными навыками и пытаясь найти свой стиль. Менее удачно сложилось его учение в другом художественном училище, куда он поступил после двухлетней службы во флоте. Зверев не соглашался с системой преподавания, которая господствовала там, и вскоре был вынужден уйти. С тех пор он работал самостоятельно, первые годы почти в полном одиночестве.
Стиль Зверева
Когда говорят – «типичный Зверев», как правило, имеют в виду экспрессивные женские портреты, поражающие виртуозным сложением образа из «хаоса» линий и мазков. Зверев мгновенно узнаваем, но каждый раз зрителей и специалистов не покидает чувство удивления от неисчерпаемости его возможностей.
«Гораздо дальше»
Когда Зверев работал художником в детском городке Сокольнического парка в Москве, срочно понадобилось оформлять этот городок к какому-то празднику. Все остальные художники отказывались от этой работы, так как времени было в обрез. Зверев попросил ведро краски и кисти и энергично начал расписывать фанерные щиты. Остались считанные часы, раздумывать времени не было – и художник работал интуитивно, рука двигалась как бы «сама собой». В конце концов он даже отбросил малярные кисти и закончил работу веником, который ему одолжила одна из уборщиц. В 1959 году Зверева подвели к картине Джексона Поллока на проходившей тогда американской выставке, кстати, тоже в Сокольниках, и сказали: «Вот кому вы подражаете». Внимательно рассмотрел знаменитую картину и сказал: «Ну, это академизм. Я ушел гораздо дальше».
Свободный художник
Художник Зверев не имел официальной работы, не вступал в союзы и не получал государственных заказов. Он в прямом и переносном смысле жил своим искусством. Для времени, когда каждый был встроен в систему, это шаг требовал немалого мужества. Звереву приходилось скрываться от милиционеров, готовых в любой момент арестовать «за тунеядство».
Беспорядочная стрельба
Однажды, делая этюды, он случайно познакомился в Сокольниках с Надеждой Румневой, а потом с ее братом – известным советским артистом, руководителем театра пантомимы Александром Румневым. Эта встреча сыграла большую роль для Зверева. Румнев, сам тонкий художник, был удивлен способностями нового знакомого и много занимался с ним, обучая его не только живописи, но и иностранным языкам. Зверев пишет теперь не только с натуры, но и без нее, главным образом методом разлива. Работает очень быстро, применяя смешанную технику: масло с акварелью, акварель с тушью и т.д. В рисунке от натурализма он переходит ко все большей условности, стремясь несколькими экспрессивными неистовыми линиями «схватить» существо предмета. За полтора часа он может написать двадцать-тридцать работ. Естественно, при таком методе удачная картина соседствует с совершенно никчемной. Его работу, быструю и лишенную внутреннего отбора, можно сравнивать с беспорядочной стрельбой: если большинство пуль пролетает мимо, все жe одна попадает в цель.
Известность
Постепенно круг артистических друзей Зверева расширяется. Его картины начинают собирать известный музыкант Андрей Волконский и коллекционер Георгий Костаки. Вскоре к Звереву приходит все более широкое признание. Его картины появляются не только в частных собраниях Москвы и Ленинграда, но и Парижа, Лондона, Рима, Оттавы, Нью-Йорка, Вашингтона и Иерусалима. В 1957 году его гравюры экспонируются на Молодежной выставке в Москве, устроенной к VI Международному фестивалю молодежи и студентов, в 1959 году репродукции его картин впервые поместил журнал Life, а в 1961 году три его акварели приобретает Нью-Йоркский музей современного искусства. Особенно важным был отзыв Роберта Фалька, который сказал: «Берегите Зверева, каждое его прикосновение драгоценно».
Дипломаты
Ради Зверева, по выражению одного мемуариста, «на приветливые огоньки московских мастерских потянулись дипломаты». Этому немало способствовал и Георгий Костаки, рекламировавший своего протеже в посольских кругах. Сотрудники посольств и западных представительств интуитивно ощущали новизну зверевского языка, его глубокую связь с авангардом и модернизмом. Поэтому часто заказывали богемному художнику портреты жен и подруг. Появился даже особый термин – «дип-арт» – обозначающий тот факт, что искусство особенно ценится среди иностранцев.
Бродяга
«И у других художников первой волны неоавангарда 60-х годов жизнь складывалась нелегко. Но судьба Толи Зверева была наиболее тяжёлой. Только он был законченным бродягой, у которого никогда не было не только мастерской, но, по сути, и дома, постоянного пристанища. Даже в начале 80-х годов, когда большинство его соратников уже приобрели респектабельность, семьи, мастерские и даже автомобили, а некоторые прекрасно устроились за рубежом, Толя продолжал скитаться — его неприкаянность даже усилилась. И в этом была его философия, выражавшаяся в пренебрежении богатством и комфортом, то есть свобода не только в творчестве, но и абсолютная свобода от материальных ценностей, всякой «движимости» и «недвижимости».
Алкоголь
Пристрастие Зверева к алкоголю было известно всем – некоторые «благожелатели» пользовались этим в корыстных интересах, другие пытались с ним бороться. Быть может, «несчастное» и, по выражению Зверева, «неуклепое» положение в обществе» было своеобразным оправданием этого недуга.
Образ жизни
Сам Зверев смотрит в будущее без стрaxa и ведет такой же беспокойный образ жизни, как и десять лет назад. Хотя он вместе со своей матерью имеет отдельную квартиру, дома он почти не живет. То он снимает комнату, то уезжает в другой город, то ночует у друзей, а в теплую погоду иногда вообще ложится спать гденибудь на бульваре, сделав себе ложе из опавших листьев. Он привередлив в еде и скорее вообще предпочтет не обедать, чем сядет за стол без вина или водки. Его любимые блюда: грибной суп и жареное мясо. Он любит веселую шутку, и подчас его стихотворные экспромты заставляют собеседников надрываться от хохота. Его любимые художники – Леонардо да Винчи, Рембрандт и Ван Гог. За исключением трактатов Леонардо да Винчи, книг он почти не читает.
Кончина
«Зверева не стало 9 декабря 1986 года. Ему сделалось плохо в своей квартире в Свиблове, где находиться он так не любил, и которое так пророчески, как оказалось, называл «Гиблово», – вспоминал Владимир Немухин.
На отпевании художника в Храме Илии Обыденного (в Обыденском переулке), по свидетельству очевидцев, собралась столь представительная и изысканная публика («под мехом дамы на похоронах»), что стало понятно, сколь значительна была потеря для всей Москвы.
Подделки и фальшивки
«Бездарных не подделывают, подделывают гениальных». Подделки стали появляться сразу после смерти художника – его легендарный статус и плодовитость стимулировали рынок фальшивок. Очевидно, что проблему с подделками «под Зверева» в одночасье решить не удастся. Именно поэтому важно иметь перед глазами эталонные, музейные вещи с безупречным провенансом. Для этого и создавался Музей Зверева.
Добавить комментарий